Опытнейшего, способного выстоять в бою против двух-трех противников, вооруженных холодным оружием, зарезали хулиганы? Ладно бы неожиданным, исподтишка ударом в спину, но вот так, при открытом, лоб в лоб столкновении? Нет, не может такого быть…

Теперь все стало очевидным — кто-то зачищал спецназовцев. Одного за другим…

Кто? Ответ напрашивался сам собой…

Так вот что имел в виду тот мужик-вербовщик, который намекал, что он скоро узнает об отказниках. Сам узнает.

Получается, отказ исключен, потому что тех, кто отказывается, лишают жизни. Такие условия. А раз так, то он еще увидит этого мужика…

Он увидел его на следующий день. Тот сам нашел ею, нашел на улице, придержав за плечо и направив в тихое, безлюдное место — на какой-то пустырь.

— Что вы решили?

Вокруг никого не было. Совсем никого. А что, если его сейчас… Прямо здесь. За ребят! За Семена, за Ивана…

— Только давайте без банальностей, — предупредил вербовщик. — Встречу отслеживает снайпер. Но дело даже не в нем. Если со мной что-нибудь случится, здесь или позже, то то же самое случится с вашими близкими. Со всеми. Стоит ли разменивать одну мою жизнь на несколько?

— Сволочь!

— Только не надо изображать из себя индийского киногероя. Вы же прекрасно знаете, что делают с людьми, которые становятся обузой для выполняющей боевое задание группы. Когда встает вопрос: или кто-то один, или все?

Да, такое бывает. И у взводного было, когда в Афгане душманы сели на хвост группе и ему пришлось добить своего тяжелораненого бойца. Потому что иного выхода не было, он все равно умирал, связи с Большой землей не было, а вынести его на себе было невозможно. Хотя бы потому невозможно, что “духи” были на расстоянии прямого выстрела и надо было от них отрываться. Или надо было умирать всем.

Лейтенант принял решение, самое трудное в той своей жизни решение. Он добил раненого. Что было единственным выходом из создавшегося положения. И было милосердно по отношению к живым и к раненому бойцу, потому что если бы тот попал в руки “духов”, то все равно умер, но умер в адских муках.

Нет, лучше самому, чем доверять это им…

Он добил раненого, ничего не сказав остальным. Он добил его незаметно, ударом ножа в сердце, и сказал, что тот умер.

Да, это было. Но это было там, на войне…

— Но такое возможно только в реальных боевых!

— А здесь какие? Или вы не понимаете, чем все это время занимались? Вы же таких дел наворочали!.. Это же по верхнему пределу, если дойдет до суда. Причем с конфискацией имущества.

— Мы выполняли приказ.

— Это вы следователю расскажете… Пока ваш генерал был жив, вы могли перевести стрелки на него, но теперь его нет. Паровоза нет! Теперь каждый будет отвечать за все содеянное им сам. Потому что при генерале это могло сойти за войну, на которой гражданские законы не работают и можно безнаказанно творить что угодно. А без него это не более чем уголовное преступление. Убийства с отягчающими… Понял наконец? — перешел на “ты” вербовщик. — И тот, кто отказывается продолжить дело, кто в стороне, не со всеми, не с нами, тот против нас. Тот может вольно или невольно подвести всех под тюрьму. Подставил вас генерал своей смертью, всех подставил. Лучшее, что можно в этой ситуации сделать, это собраться вместе и продолжить дело. Только теперь на иных условиях — с двойным окладом и возможностью уйти от правосудия, сменив документы, место жительства, не исключено — даже гражданство.

Что не мог предложить вам генерал, то можем мы.

А если все оставить как есть, вас выловят поодиночке. И пересадят поодиночке. Потому что уголовные дела уже заведены.

— Откуда вы знаете?

— Вот отсюда.

Вербовщик вытащил какие-то листы. Вытащил ксерокопии дела, где фигурировала фамилия взводного.

— Пока это не более чем “висяк”, но если найдется кто-нибудь, кто даст покаяния, то делу дадут ход. Полный ход!

Капкан захлопнулся. В одну сторону был “сыр”, в другую — газетка, подстеленная на девятом этаже на подоконнике перед распахнутым окном. И был еще один выход — суд и пожизненное заключение.

Смерть генерала действительно все поставила с ног на голову. Пока был он, как командир, брал ответственность на себя. И никто ни о чем не задумывался. Теперь его нет… И выхода нет!..

— Вам нужны еще аргументы?

Взводный замешкался с ответом, что можно было истолковать как сомнение.

— Хорошо, — сказал вербовщик. И махнул рукой.

От далекого дома отделилась фигура и направилась к месту встречи. Человек шел, и его походка, посадка головы, жесты, манеры были знакомы.

Человек приблизился. Это действительно был хорошо известный ему человек. Это был его однополчанин. Его хороший приятель. Друг. Такой же взводный, как он.

— Ты согласился?

— Да. И не я один.

Это был сильный удар. И хорошо рассчитанный удар.

— Вы согласны?

— Когда я должен дать ответ?

— Немедленно.

— Тогда… Тогда да. Тогда я согласен… Согласен, черт вас побери!..

Глава 27

Технари пошли очень простым путем. Потому что привычным путем. В отличие от аналитиков они не брали в расчет человеческий фактор, брали — технический. Их не интересовало, кто и по каким мотивам дернет вниз рубильник подстанций или переведет в тупик железнодорожную стрелку. Их интересовали сам рубильник и сама стрелка. Их устройство. И в первую очередь электронная начинка. Которая теперь есть везде, в каждом телевизоре, видюшнике, утюге, чайнике. И хочется надеяться, есть на подстанциях и железнодорожных станциях. Ну не вручную же русские управляют своим хозяйством!

Технари отправились в американские электрокомпании и на железную дорогу. Где нашли не только чайники, а нашли управляющую технологическим процессом электронику. Ну просто на каждом шагу…

После чего решили сравнить технику здесь и там. Разыскали русских эмигрантов, работавших в системе энергетики и железнодорожных перевозок. Привели их на “рабочие места”.

— Нет, — замахали руками эмигранты, — у нас все не так было. У нас здесь была такая хреновина, привязанная проволокой к такой же вот фиговине, и если эту фиговину дернуть, то хреновина ударит еще одну такую штуковину, а та долбанет по такой здоровенной х… ну, в общем, заразе, и все будет тип-топ.

— К чему привязанная? — уточнили слегка растерявшиеся технари.

— Ну, елы-палы, я же вам английским, блин, языком толкую, что хреновина привязана к фиговине, и если ее как следует дергануть, то та штуковина ка-ак долбанет…

— Проволокой привязана? — не поверили обучавшиеся в Кембриджах технари.

— Ну вы, блин, тут все как пробки… Ну, конечно, проволокой, а чем еще? Алюминиевой… Нет, конечно, можно хомутом, но хомуты никто не делает. Кому охота с ними возиться? Это пока его выпилишь, высверлишь, болт найдешь… А проволокой — самое милое дело. Проволоку загнешь крест-накрест, пассатижами скрутишь, затянешь и, блин, на века.

— А скажите, аварии у вас часто случаются?

— Как у всех, иногда. А на нашем узле последний год вообще не было. Я же говорю: если хорошенько пассатижами скрутить…

На низшем производственном уровне у русских электроники не было и даже чайников с программами не было, была сплошная алюминиевая проволока. Пришлось идти по технологической цепочке вверх.

— А начальник ваш, он тоже пассатижами?

— Нет, что вы, он же начальник, он вообще без пассатижей. Он наряды выписывает.

— А его начальник?

— Он смотрит, чтобы этот в нарядах ничего не перепутал.

— А компьютеры у вас вообще-то есть?

— Да как грязи! Что мы, хуже других, что ли?

— И как вы их используете?

— Как все — в “сапера” играем, в стрелялки разные…

Компьютеры отыскались. Другие, приехавшие позже, эмигранты даже вспомнили, какие на них, кроме игрушек, были установлены программы.

— Такие синие таблицы.

— DOS? — обалдели технари.

— Во-во — ДОС.

— Вы работаете в DOS’e?