Его поймали, поймали не сразу, но в конечном итоге все равно поймали!

Сволочи!..

Теперь нужно было что-то делать. Причем быстро. Чтобы успеть до того, как он окончательно утратит самоконтроль…

На следующий день “пациент” попытался отказаться от очередной инъекции. Он сказал:

— Ничего не надо. Я чувствую себя очень хорошо.

— Это вам только кажется, — вежливо объяснили ему. — На самом деле курс лечения необходимо продолжить.

— Я отказываюсь! — нервно повторил он. — Категорически!

— Дайте руку, иначе нам придется применить силу.

Они не хотели отказываться от своей идеи.

Когда игла вошла в вену, он, изображая приступ страха, резко дернулся. Шприц соскочил с иглы и упал на пол.

Его не стали поднимать. Просто взяли еще один шприц и еще одну ампулу. Дефицита в наркотиках они не испытывали.

Посредник расслабился, так как понял, что они все равно добьются своего. Так или иначе. Силой здесь сделать ничего нельзя.

Жидкость из шприца перетекла в вену. Стало хорошо и спокойно. И было приятно осознавать, что вечером, и еще завтра, и наверняка послезавтра можно будет получить новые уколы. И не придется даже за них платить…

Посредник закрыл глаза и отдался нахлынувшему на него чувству…

Несколько дней спустя сестра со шприцем не пришла. Не пришла утром. Не пришла в обед. Не пришла после обеда.

Совсем не пришла.

— Почему мне не ставят лекарство? — обеспокоено спрашивал он.

— Курс лечения закончен.

— Как закончен? Почему?..

— Ну вы же сами просили… Говорили, что чувствуете себя хорошо.

— Я ошибался. Я чувствую себя плохо. Очень плохо! Я прошу вас, поставьте мне укол… Ну хотя бы еще раз…

— Это зависит не от нас. Это зависит от вас…

Он согласился дать показания. Но согласился их дать только лично Президенту…

Информация пошла наверх.

“Пациента” переодели, причесали и перевели в другое помещение. Вновь назначили “курс лечения”. Но “лекарства” давать стали меньше, чем раньше, чтобы держать больного, на случай встречи, в здравом рассудке и твердой памяти. Потому что, когда она состоится, никто точно сказать не мог — не исключено, что придется ждать неделю, три или месяц…

Но неделю ждать не пришлось. Президент прибыл на удивление быстро, что свидетельствовало о его особом интересе к информации, которую мог дать Посредник.

— Что вы хотели мне сообщить? — спросил он.

— Я хочу говорить с вами с глазу на глаз. Президент кивнул.

Все быстро вышли из помещения. Остались лишь двое телохранителей.

— А они? — кивнул Посредник.

— Может, мне тоже уйти? — раздраженно спросил Президент.

Телохранители ничего не сказали и никак на начало разговора не прореагировали. Они выдвинулись вперед, прикрывая Президента от угрозы спереди, но не перекрывая ему обзор. Они контролировали ситуацию, но никому не мешали. Они были, но как будто не были. Что говорило об их высочайшем профессионализме.

— Что вы хотели мне сказать? — повторил вопрос Президент.

— Я хотел объяснить вам свою позицию…

— Не надо общих слов. Или вы будете говорить о том, что интересует меня, или разговора не получится.

Президент навязывал свой стиль общения. Возможно, он уже знал, что “пациента” посадили на иглу и со дня на день он должен был сдаться.

— Что вы можете сообщить мне по заговору офицеров? — задал главный вопрос Президент.

— То же самое, что было изложено в письме. Что ряд вступивших в сговор генералов пытаются подчинить себе предприятия оборонного комплекса.

— Как пытаются?

— Шантажом и угрозами.

— Подробнее.

— Подробностей я не знаю.

— Кто знает?

— Тот, кто непосредственно занимается расследованием данного дела.

— Кто им занимается?

— Не могу сказать.

— Кто может?

— Руководство.

— Как на него выйти?

— Не знаю… Разговор не получался.

— Вы оторвали меня от важных, от государственных дел только для того, чтобы говорить — не знаю? Это глупо. И невежливо.

Президент привстал, продемонстрировав, что утратил интерес к беседе, что готов уйти. Что уходит.

Телохранители качнулись в его сторону.

— Погодите, — торопливо сказал Посредник. — Я скажу, скажу, как можно выйти на мое руководство.

Президент откинулся обратно в кресло.

— Говорите.

— Сейчас, сейчас… Надо набрать телефонный номер. Номер…

Посредник побелел, и на его лице выступили капельки пота.

— Мне плохо… Они ставили мне инъекции, много раз ставили, и теперь мне плохо… Надо позвонить по номеру два — двенадцать…

Президент придвинулся ближе к Посреднику, чтобы слышать его слова. Вместе с ним сделали шаг вперед телохранители.

— …Шесть… — уже почти шепотом продолжал Посредник, хватая ртом воздух и хватаясь за сердце. И вдруг откинулся головой назад и сполз на пол.

— Два, двенадцать, шесть… Какая цифра дальше? Какая?

— Дальше цифра…

Президент наклонился над телом упавшего собеседника, чтобы услышать, что тот скажет. И телохранители, страхуя его, тоже наклонились.

В нормальных условиях они бы этого никогда не сделали. И не дали бы приблизиться к лежащему телу Президенту, а предпочли, действуя издалека, поднять тревогу, чтобы с теряющим сознание пациентом разобрался кто-нибудь другой, разобрались врачи.

Но Президенту слишком важно было услышать произносимые им цифры. Он исходил из худшего, из того, что Посредник умирает и тогда другой возможности узнать контактный телефон, пароль и прочие реквизиты контакта не будет. И даже в том случае не будет, если его откачают, потому что пока он говорит, а что будет потом, еще неизвестно…

Телохранители не решились встать на пути босса. Тем более что никакой угрозы для его жизни не видели — они находились в родных стенах, за тремя периметрами охраны, два, плечами под потолок, натренированных, вооруженных амбала против одного, истерзанного, исколотого, не стоящего на ногах противника. Да и не противника даже — считай, почти покойника.

— Еще цифру, еще одну!

— Де… вять… — сказал Посредник. И потянулся к Президенту.

Никто не заметил, как он вытащил из складок одежды ампулу. Пустую ампулу с надпиленным и косо отломанным хоботком.

Просто ампулу.

Зажал ее между указательным и безымянным пальцами, уперев донышком в верхнюю фалангу большого. И улучив мгновение, когда Президент наклонился еще ниже и вслед за ним наклонились телохранители, без замаха, со всей возможной силой, ударил ближайшего к нему амбала в шею. Точно туда, где вздрагивала и билась под кожей жилка.

Острое, потому что всегда острое, когда оно не отполировано, когда надломлено, стекло легко прорвало кожу и вонзилось в мышцы. Удар был настолько силен, что, прежде чем ампула раскололась, она достигла сонной артерии и не прошла мимо, не скользнула вбок, потому что имела идеальную, как у дротика, форму — широкую у основания и зауженную на конце. И, лишь достигнув стенки артерии, ампула лопнула и распалась на осколки, которые в нескольких местах пробили стенку артерии.

Текущая под давлением кровь хлынула в разрезы, раздирая и расширяя их. Вырвалась наружу, брызнув алым фонтаном.

Телохранитель схватился левой рукой за шею, а правую ткнул за обшлаг пиджака. Рефлексы заставили его, даже умирая, искать оружие.

И почти одновременно, свободной рукой, Посредник ткнул второго телохранителя пальцами в глаза. Выбить их не получилось, но он смог на несколько секунд ослепить противника.

И успел подхватить вытащенное первым телохранителем оружие. И даже не стал его вырывать из его рук, а лишь направил в нужную сторону и надавил на засунутый в спусковую скобу чужой палец.

Бухнул выстрел. И второй, уже тоже успевший выхватить пистолет, телохранитель упал.

Посредник мгновенно направил оружие на единственного, еще живого противника.

Направил на Президента.

Тот даже не испуганно, удивленно, смотрел в черную, неподвижно застывшую против глаз дырочку дула. Он ничего не понял, он ничего не успел понять.